Сербская Церковь во время расчленения страны оккупантами и сепаратистами (1941-45 гг.)

Часть 1. Арест Патриарха Гавриила (Дожича)

Источник: Наука Вера Культура

Запись на Радио Белграда речи патриарха Гавриила, в которой он поддержал отказ от Тройственного пакта 27 марта 1941 г. (Фото из книги "Жизнь во времена" Радмилы Радич). https://www.politika.rs/sr/clanak/350817/Kako-su-Nemci-oklevetali-srpskog-patrijarha

Доля различных частей сербского народа, и, соответственно, различных частей Сербской Православной Церкви, попавших под чужую власть, была различной.

На территории собственно Сербии, Баната и Черногории участь церкви была относительно нормальной. Конечно, немцы относились к СПЦ без особых симпатий, и это вполне объяснимо – если вспомнить о близости патриарха Гавриила и епископов Николая (Велимировича) и Иринея (Джорджевича) с вождями путча. Более того, Св. Архиерейский Собор, специально созванный 27 марта, поздравил путчистов и т.о. «легитимизировал» их действия. Исходя из этого, Рейх воспринимал православное духовенство Сербии рассадником антигерманских и англофильских идей.

Бегство из Белграда

«Апрельская Война», в которую возглавляемая путчистами Югославия была вовлечена, окончилась столь ошеломляюще стремительно, особенно по контрасту с героической борьбой времён Великой Войны 1914-1918 гг., что многие люди просто не успели – в буквальном смысле слова – опомниться.

Его Святейшество Патриарх СПЦ Гавриил (Дожич) – не исключение.

Патриарх сербский Гавриил (Дожич). https://www.riznica.net/patrijarh-srpski-gavrilo-dozic/?script=lat

Бежать в Грецию патриарх отказался, поскольку надеялся, что несмотря на падение Белграда, патриотически настроенные генералы сумеют организовать долгосрочную оборону, закрепившись в горах Боснии и Черногории, а там, глядишь, и «заграница поможет».

Пишем это с известной долей сарказма, зная – как всё обернулось… однако, в апреле 1941 сербская элита была настроена достаточно романтически по отношению к бывшим союзникам по Первой мировой. [1] Тем более, что чувство благодарности и веры во всё хорошее в человеке в частности и в нации в целом, всё это присуще православному менталитету. Всё это ещё сильнее усиливалось от впечатления, будто новая война является всего лишь продолжением той, которая завершилась в Версале. Неприятели – те же самые (исключая, впрочем, Италию). Друзья – те же самые (исключение – тогдашний почти союзник Рейха Советская Россия, но ведь и Сталин – как верилось тогда – рано или поздно столкнётся с Германским миром в неминуемом противоборстве).

Обо всём по порядку.

6 апреля 1941 года в после полудня патриарх выехал из Белграда в монастырь Раковицу, а оттуда – в направлении Ужице, куда эвакуировались тогда представители государственной власти. Министры – члены Королевского правительства – ничего не знали о положении на фронтах. По воспоминаниям его Святейшества, там, в маленькой комнатушке средней школы в пригороде Ужице, Севойно, состоялся разговор с Мачеком, «некоронованным королём Хорватии», заместителем главы правительства Королевства Югославии. Мачек поделился с патриархом своими опасениями относительно ситуации в Бановине Хорватии, опасаясь того, что усташи смогут стать эффективной пятой колонной агрессоров. Поэтому, полагал Мачек, его место в сложившейся ситуации – именно в Загребе, где он мог бы – пользуясь своим авторитетом в хорватском обществе – образумить народ, напомнив о том, что Хорватия вовсе не является сербской колонией, но представляет собою один из трёх равноправных столпов общего государства.

Беседа велась в тёплой и дружеской атмосфере.

Патриарх пытался отговорить Мачека от этого поступка, мотивируя свою позицию тем, что его отъезд будет воспринят как демонстрация того, что Хорватия не желает разделять вместе с сербами и словенцами общей участи. Однако, Мачек поступил так, как ему казалось правильным.

А усташи, как мы помним, уже через считанные дни стали не просто «пятой колонной», но представителями новой оккупационной власти.

В ночь с 13 на 14 апреля один из главных путчистов, Министр Двора Радойе Кнежевич сообщил патриарху, что ситуация критическая, и необходимо немедленно покинуть страну. Рано утром самолёт с молодым королём Петаром вылетает в сторону Греции, и необходимо эвакуировать так же и его, дабы высшие представители как Югославского Королевства, так и Сербской Православной Церкви оставались на свободе.

Согласно мемуарам патриарха, его ответ был таким: «На заседании Св.Архиерейского Собора 29 марта мы приняли решение относительно того, что в случае войны каждый из нас остаётся на своём месте – с народом, дабы разделить с ним скорбь и радость, что бы ни произошло. Ведь если бы мы оставили свой народ, то завтра, после того, как придёт свобода, народ скажет нам с полным правом: «Мы в вас больше не нуждаемся»». [2]

Утром 14 апреля королю Петару сообщили о необходимости эвакуации. Он принял эту весть спокойно, без какого бы то ни было возбуждения. На быструю руку (по выражению Патриарха Гавриила) был отслужен молебен, после чего король вместе с Кнежевичем отправился в Никшич, откуда самолёт вылетел в Грецию.

На следующий день, в 4 часа утра, в монастырь прибыл председатель Правительства генерал Душан Симович.

Генерал Душан Симович. https://ruskline.ru/opp/2024/07/15/yakob_hoptner_o_yugoslavii_nakanune_martovskogo_putcha_1941_goda

Конечно же, все мы понимаем, что мемуары – как таковые – жанр весьма специфический, но, тем не менее. Отмеченное автором хорошо передаёт восприятие и интерпретацию настроений. Субъективно, конечно же.

Согласно воспоминаниям патриарха Гавриила, Симович за прошедшие две недели сильно сдал, теперь это была уже просто тень былого Симовича-триумфатора, тень бледная и мрачная.

В катастрофе Югославии Симович винил, ясное дело, принца Павла, который «вместо подготовки к войне трусливо пытался усидеть на двух стульях». Винил Гитлера, который «не дал возможности Королевской власти проводить свою внешнюю и внутреннюю политику, а в особенности – организовать нашу оборону и провести мобилизацию». [3]

Видимо, Гитлер должен был терпеливо ожидать, пока перешедшая в стан Великобритании Югославия как следует подготовиться к войне с ним.

Само собой, Симович винил и Мачека. Который, покинув Королевское правительство, косвенно поддержал отделение Хорватии, что символизировало конец Югославии и усугубляло внешнеполитическое положение государства.

В 9-30 15 апреля генерал Симович оставил монастырь Острог, дабы из Никшича дать распоряжение генералу Калафатовичу организовать переговоры о капитуляции. Затем он так же эвакуировался в Грецию.

Арест

Уже 23 апреля патриарх попал в руки СД.

Вот, как святейший описывает это в своих мемуарах:

«После капитуляции югославской армии 16 апреля я всё ещё оставался в Остроге. Собирался было при первой же возможности отправиться в Белград, в Патриархат. Но это было нелегко осуществить. Бензина не было, как не было и возможности хоть где-то его раздобыть. К тому же были совсем разорены дороги: и так достаточно слабенькие, они были полностью разбиты танками и броневиками оккупантов. Так я и ожидал подходящего момента, чтобы вернуться. Меня сопровождал шеф кабинета Душан Дожич и Ристо Грджич, бывший депутат и шеф финансовой дирекции Патриархата, а также постоянный спутник Милутин, с которым я и прибыл сюда. Шеф кабинета прибыл позже и привёз малый архив и переписку.

И вот в 6 утра 23 апреля в дверь застучал Милутин. Это меня немало удивило. Наверное, нечто приключилось». [4]

В келью ворвалось 9 гестаповцев, которые в самой грубой форме объявили патриарху, что он обвиняется как военный преступник. Арестованного выгнали во двор, где он и простоял под колючим снегом с дождем до полудня. Одеть пальто патриарху не позволили, и он все это время пробыл в одном лишь насквозь промокшем подряснике. После полудня патриарха вместе с шефом кабинета отправили – каждого в отдельном грузовике – в неизвестном направлении. Патриарха усадили прямо на пол фургона, не дав места на лавке.

Через полтора дня тряски по горным дорогам арестованных доставили в Сараево, где патриарха на протяжении нескольких дней допрашивали. Святейшего обвинили в том, что именно он, как патриарх Сербской Православной Церкви, фактически благословил путчистов и, тем самым, способствовал подталкиванию Югославии в водоворот войны. Войны, окончившейся для Югославии столь бесславно. Утром 26 апреля был зачитан официальный текст обвинения, который гестаповцы зачитали на французском языке, дабы обвиняемый понял всё в точности:

«Вы обвиняетесь как главный военный преступник, виновный во вступлении Югославии в войну против стран Оси.

…Кульминацией Вашей преступной деятельности было выступление по Белградскому радио в 10 утра 27 марта – тот час же после подложного манифеста. Обращаем особое внимание на то, что когда генерал Душан Симович не смог образовать свою власть, и воспользовался обычным подлогом, то именно Вы спасли ситуацию. Подлог же заключался в том, что прокламацию короля Петра от его имени зачитал по радио один из офицеров-заговорщиков. Публичное преподнесение Вами переворота в качестве крупнейшего сербского достижения фактически было воспринято как благословение преступлений путчистов.

…Когда преступная затея Симовича была в кризисе, – продолжил подполковник СД, – поскольку Мачек со своими хорватами не собирался входить в его власть, именно Вы способствовали тому, чтобы хорваты, все-таки вошли во власть Симовича». [5]

Выдвинув эти обвинения, гитлеровцы потребовали, чтобы патриарх в письменной         форме ответил на все вопросы следствия.

Однако, на этом следствие не закончилось, и 1 мая заключенных транспортным самолетом перебросили в Белград. Несколько суток святейший провел в Гестапо.

«Несколько камер в подвале были только что сооружены. В одну из таких я и попал. Была она мала, едва можно прилечь. Сооружена была из железобетона. Воздух и сырость были невыносимыми до такой степени, что, пожалуй, и животное бы не выдержало, не то, что человек. Дверь была железной. Был настолько изнурён, что едва дождался, чтобы присесть прямо на голый бетон. Сырость начала ужасно действовать на моё горло. Не было никакого света. …Голова раскалывалась от подскочившего давления». [6]

На допросах гестаповцы вновь и вновь пытались выведать максимум информации о людях, причастных к путчу, дабы, т.о. иметь ясную картину о тех, кто может по идее служить орудием проведения британских интересов. Характерен один из ответов патриарха на вопрос следователя об одном из организаторов путча, Радое Кнежевиче, которого гестаповец назвал преступником:

«- Не могу понять, в чем согрешил Кнежевич перед немецким народом? Он не гражданин Германии, не немец по рождению, но чистый серб. А потому мне непонятна Ваша оценочная характеристика его деятельности. С точки зрения сербского народа, он делал всё наилучшим образом». [7]

Вскоре арестованный был переведён в помещение бывшего окружного суда, где заключённые в течение пяти суток содержались прямо во дворе под открытым небом. Весна 1941 была на Балканах холодной, словно поздняя осень. Изнурение от допросов, тяжелейших условий переездов и содержания под сочащимся студёным дождём небом привели к тому, что патриарх, будучи немолодым уже человеком, серьёзно слёг.

По воспоминаниям его святейшества, немецкие военные врачи отнеслись к нему как добрые самаряне, хотя в присутствии гестаповцев всячески скрывали своё расположение к шестидесятилетнему пациенту, страдающему высоким давлением, резями в желудке и простудой.

После чего арестант был переведён в тюремную больницу. Где впервые за десять суток удалось элементарно согреться и поесть чего-то сносного.

Именно тут произошла встреча с митрополитом Иосифом

Встреча с митрополитом Иосифом

В конце мая заключённого посетил Митрополит Скопья Иосиф. Встреча произошла в канцелярии – в присутствии двух немцев.

«Ваше святейшество, вынужден Вам сообщить, что наша Церковь полностью обезглавлена ввиду Вашего отсутствия и других несчастий, постигших наш народ. Я насильно изгнан болгарами из Скопья, не смея даже упаковать чемоданы. Даже архив». – Начал митрополит Иосиф.

«О шести епископах нет никаких вестей: о митрополите Петаре, епископе Платоне, епископе Саве Трлаиче, епископе Иринее Джорджевиче, епископе Валериане Прибичевиче и епископе Рашко-Призренском Серафиме. Наша держава расчленена на пять частей, поэтому нет никакой возможности установить хоть какую-то связь, дабы держать руку на пульсе.

Всего этого можно добиться только лишь в том случае, если официально запросить у немцев возможности получать точную информацию по епархиям, находящимся вне Сербии.

В этих условиях я вынужден был взять на себя обязанность ведения административной работы до возвращения Вашего Святейшества на престол.

Напоминаю Вашему Святейшеству, что митрополит Досифей привезён из Загреба в тяжёлом нервном состоянии. Он избит усташами. Пережил страшные искушения. Болен. Его состояние не позволяет ему принять дела, хотя у него больше прав, нежели у меня. То же самое касается и митрополита Дабро-Босанского Петара, о котором никаких вестей вообще нет.

У нас нет никаких материальных возможностей помочь тысячам беженцев, которые стекаются со всех сторон. Каждый день. Среди них есть и священники, но в основном – женщины и дети. Банковские счета заморожены. Ради всего этого, испрашивал у немцев разрешения встретиться с Вами, оповестить о ситуации и испросить письменного разрешения и поручения на мою будущую деятельность до Вашего возвращения».

После того, как митрополит Иосиф закончил, немецкий офицер, присутствующий при этом, обратился через своего переводчика:

«- Прошу Вас незамедлительно дать разрешение вашему митрополиту, который будет представлять Вас в работе вашей Церкви до тех пор, пока не будет принято окончательное решении по Вашему судебному процессу и дальнейшему решению Вашей судьбы. Это необходимо ради того, чтобы германские военные и гражданские власти могли установить связи с вашей Церковью». [8]

Затем достал из папки отпечатанный на машинке в двух экземплярах документ, подтверждающий полномочия митрополита Иосифа.

Однако, патриарх отказался подписывать документ:

«- Я не могу дать Вам требуемые полномочия. На это у меня нет абсолютно никаких законных прав, ни правовой возможности по нашему церковному Уставу… По 55 члену Устава, как Вам превосходно известно, отсутствующего или даже болящего патриарха замещает по полномочиям митрополит, старейший по хиротонии, то есть председательствующий Святого Синода. Что никак не является нашим случаем. Вот так по закону, который предусмотрен Уставом.

Что главное: мы сейчас в рабстве, не имеем никаких ни правовых, ни законных возможностей совершать свои обязанности, предусмотренные Уставом нашей Церкви. Я – раб, лишённый свободной воли, в согласии с которой мог бы принимать решения как это предусмотрено. А потому рабы и заключённые – как в моём случае – не могут давать какие бы то ни было полномочия…

Но Вы сами взяли на себя эту работу, без моих полномочий. А потому Вы можете продолжать и дальше в том же направлении. Но моя обязанность как Патриарха Сербского напомнить Вам о том, что глаза должны быть широко открыты, и позаботьтесь о том, чтобы своими деяниями не навредить Сербской церкви и её национальным и святосавским интересам, и таким образом навлечь на себя последствия, предусмотренные законами. Если будете всё делать в согласии с интересами Сербской Церкви и народа, в чём я не сомневаюсь, особенно в эти трагичные моменты, тогда это будет Ваша великая заслуга, которую Отчизна и наша Церковь не забудут… Если, напротив, не будете работать так, как нужно, придётся нести полную ответственность». [9]

Патриарх признавался, что он прекрасно чувствовал, что его отказ глубоко задел митрополита Иосифа, к которому он испытывал симпатию. Однако, полагал он, необходимо ни в коем случае не поддаваться давлению оккупантов, и ссылка на существующие законы на немцев действовала.

Митрополит Иосиф (Цвийович) был изгнан с территории, оккупированной Болгарией так же, как и епископ Злетовско-Струмичский Викентий (Проданов), а так же все священники, которые не были родом из тех мест. Церковь была подчинена Болгарскому Экзархату, который, по словам сербского историка Джёко Слипчевича, «на сей раз, благодаря софийскому митрополиту Стефану, проявила терпение и даже любовь к страдающей СПЦ». [10]

Ссылка в монастыре Раковица

Исповедь митрополита Иосифа о состоянии в Церкви настолько потрясла патриарха, даже не подозревавшего: насколько всё плохо, что он снова слёг. В начале июня 1941 патриарх Гавриил был перемещен в монастырь Раковицу.

Накануне отъезда владыку вызвали в канцелярию, где ему было объявлено следующее:

«- На основе заключения врачебного консилиума принято решение временно отправить Вас для поправки здоровья в монастырь Раковицу. Это изменение Вашего содержания вовсе не говорят о забвении Ваших преступлений или прощении их. В монастыре Вы будете пребывать под надзором полиции. Без одобрения германских властей Вы не имеете права никого у себя принимать. Один раз в неделю – но ни в коем случае не в воскресенье или в день церковного праздника – имеете право в присутствии охранников отправлять религиозный культ». [11]

Итак, тюрьма заменена ссылкой.

16 июня 1941 года патриарха вновь допрашивали в СД.

Говоря об этом допросе, который не упомянут в мемуарах патриарха, церковный историк Джёко Слиепчевич [12] отмечает, что немецкие источники показывают несколько иную линию поведения заключенного. Ссылаясь на докладную записку шефа СД, адресованное Риббентропу, приводится одно важное заявление патриарха.

Во-первых, патриарх заявил о том, что в день путча, он сам вместе с епископами атаковали Симовича вопросом: «Что дальше?» По словам патриарха, Симович ответил, что «нет никаких препятствий подписанию Пакта с Осью, и выход из затруднительного положения будет найден».

Во-вторых, немецкие источники подчёркивают то, что патриарх снимал с себя лично ответственность за выступление по радио, утверждая, что он лишь выполнил волю Собора.

На допросах святейший попытался истолковать немцам, что путчисты в его глазах были именно той силой, которая должна была сместить тогдашнюю югославскую власть, которая занимала антисербскую позицию. Т.о. эта его поддержка путчистов была продиктована вовсе не противогерманскими настроениями, но соображениями внутренней политики.

Как уже сообщалось выше, эта позиция путчистов глубоко оскорбила не только Берлин, но и Лондон. Англичане негодовали по поводу «балканского коварства сербских генералов», которые, согласно логике рассуждений британской разведки, использовали английскую агентуру для того, чтобы облегчить осуществление банального дворцового переворота.

Воспоминания Драгиши Цвветковича, председателя Совета Министров правительства князя Павла

По вопросу участия патриарха Гавриила в заговоре путчистов важно добавить следующее.

Джёко Слипчевич – со слов Драгиши Цветковича – рассказывает о попытке премьер-министра Югославии, участвовавшего в подписании Пакта, встретиться и за закрытыми дверями рассказать патриарху о кое-каких весьма важных деталях «договорняка». О том, о чём не печаталось в газетах. Дабы высший клир Церкви руководствовался не патетикой национального эпоса, а трезво оценивал ситуацию со всеми «за» и «против».

Ещё раз напомню о сути «договорняка»: югославское правительство поставило (а Гитлер принял) условия: гарантия территориальной целостности; неучастие Югославии в военных акциях стран Оси; отсутствие войск Оси на территории королевства и… И ещё одно условие, пункт, который не был опубликован в печати во избежание недовольства балканских союзников Германии. Не просто отсутствие войск Оси на территории Югославии, но даже неиспользование дорожной инфраструктуры государства для военного транзита через территорию Югославии.

«Против воли князя Павла, даже против его просьбы, патриарх Гавриил на 27 марта созвал св. Архиерейский Собор. О созыве Собора узнал премьер Драгиша Цветкович после возвращения из Вены. Тотчас же связался с патриархом по телефону и спросил, действительно ли Собор созывается, и если «да», то просит объяснить причину созыва. Патриарх ему ответил, что Собор созван ради решения чисто церковных вопросов, и никак не связан с Пактом.

Что было неправдой.

Взволнованный ширящимися вестями, Цветкович, всё-таки, хотел тот час же, 26 марта вечером встретиться с патриархом и епископами. Намеревался посетить их вместе с Министром иностранных дел Цинцар-Марковичем и показать им оригинальный текст Пакта. И объяснить причины, по которым Пакт должен быть подписан.

Патриарх согласился.

Этот разговор вёлся около шести часов пополудни 26 марта 1941 года.

Цветкович и Цинцар-Маркович должны были прибыть в Патриархат около девяти часов того же вечера.

Спустя час патриарх позвонил Цветкович и сказал ему:

– Господин председатель, перенесём встречу на утро.

На упорное желание Цветковича встретиться, патриарх ответил:

– А чего торопиться, разве не доживём до утра?!» [13]

В это самое время все подготовки к путчу были уже совершены. На следующее утро патриарх – по словам генерала Симовича – поднимет «упавшее крестоносное знамя нашей свободы» и, используя по сербскому обычаю косовскую лексику, займётся публичным воспеванием путча и путчистов. Через десять дней Гитлер сокрушит Югославию, а путчисты, те, кто разжёг это пламя, по меткому выражению Слипчевича «удерут, испугавшись даже не огня, а дыма».

Патриарх – к его чести – паству свою не оставил.

Встреча с председателем Комиссарской Управы

После этого допроса немцы решили разрешить патриарху общение с представителями оккупационной администрации. 22 июня 1941 года Раковицу посетил Милан Ачимович, председатель Комиссарской Управы, созданной для того, чтобы иметь возможности решать самые насущные проблемы жителей той части оккупированной Югославии, которая именовалась «Территорией военной комендатуры Сербия». О Комиссарской Управе мы расскажем в соответствующем очерке, сейчас лишь отметим, что перед сербскими патриотами стояла насущная проблема – накормить и распределить десятки тысяч беженцев из прочих краёв бывшей Югославии, организовать элементарный порядок в работе коммунальных служб и т.д.

Словом, заниматься работой мало того, что не героической, так ещё и знать, что внешние, не имеющие никакого понятия о ситуации в стране люди, никогда не откажут себе в удовольствии обозвать сотрудников Комиссариата «коллаборантами», а то и «предателями».

К заслугам Комиссарской Управы, просуществовавшей ровно 4 месяца, с 30 апреля по 29 августа 1941 года. Необходимо отнести несколько исключительно важных дел.

Непосредственно после образования Комиссарской Управы, немедленно были сделаны необходимые шаги для создания Сербского Красного Креста, который мог бы решать следующие вопросы: поиск военнопленных, забота о них, предоставление возможности родственникам переписываться с пленными и отправлять им посылки. В то же самое время Сербский красный Крест заботился о беженцах, которые всё прибывали и прибывали. Начала ощущаться нехватка медикаментов.

Следующим насущным вопросом было предотвращение грядущей инфляции. Комиссарская Управа оперативно организовала замену старых югославских денег на новые. Вначале на старых Югославских деньгах делалась надпечатка, а потом появились банкноты нового образца. Эту операцию необходимо было совершить как можно скорее – до того, как из НДХ хлынет поток обесценившихся банкнот Югославии. Что же касается разморозки банковских счетов, то – согласно исследованиям Рафаэля Лемкина – вкладчики могли получить лишь ограниченную сумму. Особенно сильно это распоряжение ударило по зажиточным людям. Например, вкладчикам, на чьём балансе было до 25 тысяч динаров, выдавали на руки 3 тысячи, а вкладчикам, имевшим на порядок большую сумму, выдавалось не 30, а, всего лишь, 7 тысяч динаров. [14]

Но было ещё кое-что важное, что Комиссарская Управа НЕ сделала.

На встрече с патриархом Милан Ачимович рассказал, что Комиссарская Управа отказалась от обнародования каких бы то ни было политических манифестов, ибо справедливо воспринимали себя в качестве тех, кто исполняет функцию адвокатов своего народа перед лицом оккупанта.

Кроме того, были отвергнуты три инициативы: Комиссарская Управа отказалась признать Независимую Державу Хорватскую. Второе: отказались продавать земли Панчевачского Рита – небольшого уезда в юго-западной части Баната, эта заболоченная некогда земля была трудами сербских крестьян превращена в плодородную местность. Наконец, Управа отказалась принимать «меры по окончательному решению еврейского вопроса».

Это не значит, конечно же, будто Ачимович смел выступать против генеральной линии нацистской политики, но – как говорится в известной сатире «всех учили, но зачем же было становиться первым учеником?»

Ачимович «первым учеником» не стал. Конечно же, Комиссарская управа провела регистрацию еврейского и цыганского населения территории, находившейся на их попечении. И разнообразные википедии обязательно подчеркнут этот момент. Но это не значит того, что сербы были замечены в грабежах и, тем более, в издевательствах над евреями оккупированной Сербии. Впрочем, всё это, начиная от заморозки банковских счетов и оканчивая лагерями смерти, случилось позже. А тогда, в июне 1941 хотелось верить в то, что сотрудничая с оккупантами, сербским политикам, всё-таки, удастся не запятнать себя никакими грязными делами и делишками.

Ачимович подробно поведал патриарху о ситуации в Сербии и сетовал на то, что после перестановок в немецком командовании, работать становится тяжелее. При генерал-губернаторстве Гельмута Фёрстера было значительно легче, ибо тот был настроен по отношению к сербам достаточно приязненно. В отличие от палача – группенфюрера СС Харальда Тёрнера… [15]

Уже прощаясь, Ачимович рассказал о нападении Гитлера на Советский Союз. Стало ясно, что это переводило войну совсем в иную плоскость.

7 июля с санкции военного коменданта Сербии патриарха посетила группа епископов в сопровождении офицеров Гестапо. Делегацию составляли епископ Бачский Ириней (Чирич), епископ Зворницко-Тузланский Нектарий (Круль), епископ Нишский Йован (Илич) и епископ Тимочский Емельян (Пеперкович). Так же, как и ранее епископ Иосиф, архиереи обрисовали состояние церкви и народа.

Далее Мемуары патриарха обрываются, и из июля 1941 года переносят читателя в август 1944.

О пребывании его святейшества патриарха Гавриила в ссылке в монастыре Войловица, переводе оттуда в концентрационный лагерь Дахау, освобождение из лагеря по указанию Нойбахера с целью попытаться сформировать единый сербско-словенский национальный фронт – как альтернативу «красной Югославии», о неуспехе этого начинания… мы расскажем в третьей части статьи, когда речь пойдёт о судьбе святителя Николая (Велимировича), который с 1943 по 1945 год разделял участь узника плечом к плечу с патриархом.

Примечания:

[1] Справедливости ради, необходимо отметить  о том, что англичане проявляли порою подлинно джентльменское отношение к союзникам. Так, во время эвакуации из Боки Которской британцы в первую очередь погрузили на борт корабля граждан Югославии, которые сотрудничали с властями Соединённого Королевства, ибо всем было ясно: какая участь их ожидала. И уже после них – членов Консульства и членов британской колонии. См. Драгутин Д. Николић, Jедан од сведока. Рим, 1977, С. 56

[2] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила. Београд, Сфаирос, 1990, С. 286

[3] Там же. С.288

[4] Там же. С.291

[5] Там же. С.299-301

[6] Там же. С.310

[7] Там же. С.312

[8] Там же. С. 322-323

[9] Там же. С. 323

[10] Др. Ђоко Слиjепчевиħ. Историjа Српске Православне Цркве. Књ II, Београд, 2002. С. 610

[11] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила… С. 325

[12] Др. Ђоко Слиjепчевиħ. Историjа Српске Православне Цркве. Књ III… С. 44

[13] Там же. С. 37

[14] Lemkin, Raphael (2008). Axis Rule in Occupied Europe. London: Lawbook Exchange. ISBN 9781584779018

[15] Мемоари Патриjарха Српског Гаврила… С. 326-327